Рекомендуй MAGOMA.RU и забери новенький Mercedes

Подробнее

«Хороший концерт — это встреча бесконечностей»

Группа «Мегаполис» планирует выступить в природных заповедниках Курил и Пермского края. Первая музыка, появившаяся на Земле, была связана с мистическим сознанием. И сегодня задача музыканта — не вести людей вперед, а возвращать их в исходную точку. Но нейросетям такое не под силу. Об этом и многом другом «Известиям» рассказал лидер коллектива Олег Нестеров в преддверии концертных презентаций нового альбома «С прочностью нитки», первая из которых состоится уже в этот четверг, 17 апреля, в московском ДК «Кристалл».Новости СМИ2

«Про хрупкость и антихрупкость»

— Меня удивило, что ваш новый альбом оказался такой светлой записью — несмотря на все обстоятельства, которые сейчас у нас в мире происходят. От него остается ощущение какого-то легкого полета. Как так получилось?



— Эта музыка пришла к нам во время наших так называемых сейшенов, когда мы вместе импровизируем и погружаемся в поток. Было 14 сейшенов, они проходили в течение пары месяцев в начале 2021 года. И потом мы стали учиться играть найденный материал, присваивать его, соответствовать ему. На каком-то этапе у меня возникла абсолютно четкая установка, что это альбом про силу и слабость, про хрупкость и антихрупкость… Но определенно этот альбом про свет и надежду. Всем нам нужны в нашем сегодняшнем мире свет и надежда. Собственно, таким альбом и получился.

— Как шла эта работа?

— Мне нужно было выбрать из записей моменты, где мы устойчиво попадали в поток, присвоить им какие-то первоначальные имена, хэштеги, а дальше — слушать, слушать, слушать… Из 56 выбранных фрагментов на каком-то этапе стало 30 с небольшим, потом 20 с чем-то и в конце концов 12. Некоторые из этих фрагментов почти не нуждались в нашем последующем вмешательстве. Кажется, в трех треках мы практически ни одной ноты не изменили, просто отрезали начало и конец. Вторая категория — это то, что нуждалось в каком-то уточнении. Где-то мы что-то дописывали, где-то я перезаписывал вокал. Стихи ведь тоже приходили в потоке, и в некоторых словах язык не успевал за сердцем. Ну и третья часть — это те песни, которые нам следовало вообще переиграть.

— Почему между студийными сессиями и выходом альбома прошло так много времени — четыре года?

— Когда ты в потоке, когда ты впускаешь в себя музыку, ты сам себе не принадлежишь, у тебя всё само играет и поется. А потом дверка захлопывается, и ты остаешься, собственно говоря, вот с тем, что принял. И дальше ты, собственно, со своим человеческим опытом на берегу, на холодную голову должен как-то попытаться свой человеческий опыт соотнести с опытом духовным. Научиться играть эти песни. Джими Хендрикс говорил: «Музыка — это не ноты и биты, а то, что внутри, между нотами и битами». Найти то, что между нотами и между битами, нам за эти четыре года и предстояло. Надо было научиться соответствовать той музыке, которая через нас пришла в этот мир.



— Эта музыка, которая пришла в потоке, полностью импровизационная или перед сессиями вы делаете какие-то заготовки?

— Полностью импровизационная. Мы с 1990 года это практикуем. Садимся и играем, условно говоря, то, что в голову взбредет. И здесь тоже есть свои нюансы, потому что сначала ты стараешься играть самую красивую, самую сильную, самую-самую музыку на земле, а в итоге получаются штампы. Это совершенно не поток. И вот вывести себя из такого состояния и зайти в поток — для этого нужен соответствующий опыт, приемчики, которые за 35 лет накопились в нашем арсенале.

— У немецкого композитора Карлхайнца Штокхаузена есть произведение «Из семи дней» — полностью интуитивное, где трубач играет исключительно на основе коротких словесных инструкций. «Играй один звук… Играй его до тех пор, пока не почувствуешь, что можно перестать». И самое интересное, что исполнителю надо было долго готовиться к этому акту: голодать, находиться в полном одиночестве, ни с кем не общаясь, и так далее. То есть у композитора был целый комплекс таких требований к музыканту. Практикуете ли вы какие-то подобные приемы?

— В нашем случае это могут быть резиденции. Дней на 10 уезжаем куда-нибудь вон из Москвы, живем в небольшом доме, играем, сидя в кружке. Так больше шансов впустить в себя музыку, как и у того трубача, который неделю до этого голодал. Но есть еще достаточно действенные приемы. Самый основной из них — когда ты играешь одно и то же. Может быть, самую простую, самую примитивную фразу. И через какое-то время у тебя высветляется путь-дорожка. Музыка становится объемной и просто безмерной. Ты погружаешься в саму ее ткань, в материю и смотришь оттуда изнутри. Ты будто по какой-то волшебной лестнице пробираешься в тайную комнату и оглядываешься по сторонам.



Кстати, Штокхаузен — один из основоположников интуитивной музыки вообще. Он ввел это понятие еще в 1960-е годы. Хотя, с другой стороны, ничего нового в этом не было. Первая музыка, появившаяся на Земле в доисторическую эру, была как раз связана с мистическим сознанием. Бубны, барабаны, подключение к единому целому, растворение в общем «я».

«Мы играли с лодок у острова Ольхон»

— У вас сейчас будут концертные презентации альбома. Первая, в ДК «Кристалл», уже на днях. За ней последуют другие. Когда вы на концерте играете, тоже входите в поток? И насколько близко исполняете песни к их студийным версиям?

— В состоянии потока тысячелетний музыкант принял вот такую музыку, которую тебе сейчас перед публикой нужно повторить. Не выпрямив узоры, не сгладив, не украсив ничего. Крайне тяжело учиться играть ту музыку, которая через тебя молнией однажды вошла в этот мир. Этим мы, собственно, и занимаемся. По опыту хочу сказать, что потребуется года два, чтобы черенки, которые у нас прижились, в конце концов зацвели полнотелой лозой…

Можно сколько угодно репетировать, но тем не менее откровение происходит обычно на самом концерте. Потому что концерт — это когда музыка встречается с тобой и со всеми, кто ее слушает. В каждом из них — бесконечность. Хороший концерт — это встреча бесконечностей. Там всё искрит. Эта искра и помогает музыке укрепляться в повседневном мире. А музыка помогает человеку. Монахи встали, запели, и всё разгладилось — вокруг и внутри.



— Есть ли у вас планы или просто желание выступить в каких-то необычных местах? В Тибете, на необитаемом острове, где-нибудь еще…

— У нас существует план играть эту музыку, взаимодействуя с какой-то удивительной средой. Однажды в 2021 году у нас был опыт: мы играли с лодок у острова Ольхон на Байкале. Огромные скалы перед нами, закатное солнце... Мы начали играть очень медленную инструментальную музыку. Вибрация струн соединялась с вибрацией скалы. Микрокосмос соединялся с макрокосмосом. Все, кто присутствовал, это очень сильно ощущали. И появилась идея делать такие музыкальные погружения, которые бы соответствовали тому или иному месту. А таких сильных мест у нас в России много. Для этого необязательно приехать в Тибет.

— А куда, например?

— На реку Усьву в Пермском крае. Я даже место присмотрел для нашего музыкального взаимодействия: это Усьвинские столбы (ландшафтный памятник природы, где расположены известняковые скалы времен палеолита. — «Известия»). Еще Белые скалы на острове Итуруп... Подобных мест у нас в избытке.

«Музыка существует независимо от нас»

— Вы говорите, что уже 35 лет работаете в этой технике вхождения в поток. Как вам кажется, за это время ваша музыка изменилась? Испытала ли она какое-то влияние меняющегося мира? Понятно, что за треть века появилось огромное количество новых стилей, тенденций в музыке.



— Всё дело в том, что это не наша музыка. Это та музыка, которая через нас входит в мир. Конечно, с ней взаимодействует и наш духовный опыт, и человеческий интеллект, и наши тела, пальцы, голосовые связки, в конце концов, инструменты, на которых мы играем. Вот по этим внешним признакам что-то может меняться. Скажем, мы взяли исполнителей на духовых и электронике. Но сама музыка существует независимо от нас. А уж кто к ней подключился, кто ее впустил, в таком наборе инструментов или ином — дело десятое. Главное, чем точнее ты ее впустил, тем точнее она будет работать.

— Что значит «работать»?

— Приводить в соответствие слушателя и мир, который его окружает. Собственно, музыка и нужна для того, чтобы приводить нас в соответствие с миром. И музыка, которая впущена в состоянии потока, самая чистая. Здесь нет ничего искусственного, ты ее впустил, зафиксировал, подарил людям. Люди ее слушают и приходят в соответствие с миром. Здесь есть два подхода. Первый — композиторский, новаторский: каждое следующее произведение должно отличаться от предыдущих. Автор должен идти вперед. Второй же подход называется «бриколаж». Это когда человек, который впускает музыку, не ведет людей вперед, а, наоборот, возвращает их в исходную нулевую точку, где ты есть мир, а мир есть ты.

— Что вы думаете по поводу музыки, созданной нейросетями? Как соотносится с тем, что вы сейчас говорили о композиторской и некомпозиторской музыке?



— Могу только предположить, что нейросети могут помогать музыкантам, решая конкретные прикладные задачи. Но заменить человека никаким нейросетям не под силу. Вы знаете, всю музыку можно разделить на два типа. Музыка живая, которая приводит нас в соответствие с миром и помогает нам, и музыка, которая создается искусственно. Это вовсе не обязательно про ИИ, ее может писать человек. И, в общем, она тоже может быть красивенькая и вполне себе ладненькая. Но дни ее сочтены. Долго она жить не будет. И она не полезна. Скорее всего, даже вредна, потому что занимает в мире не свое место. Живая и неживая музыка — это не жанр, не стиль, не направление. Какой-нибудь живой оркестр может играть абсолютно мертвую музыку, а самая электронная электроника может быть живее всех живых. Всё зависит от того, насколько точно эта музыка впущена в наш мир. Если она приводит тебя в соответствие и дает тебе силы, эта музыка живая. Будет ли давать силы музыка, созданная при помощи искусственного интеллекта? Это вопрос и тема для наблюдения. Я знаю, что в Китае ее использование запрещено.

— В работе над вашим альбомом принял участие Антон Беляев (Therr Maitz). А есть еще какие-то музыканты, может быть, совсем новых поколений, с которыми вам было бы интересно поработать?

— Определенно есть. Да и ко мне часто обращаются молодые музыканты. Иногда я участвую в их проектах тем или иным образом.

— Ну а в целом вы как смотрите на молодое поколение российских музыкантов? С надеждой или со скепсисом?



— Конечно, с надеждой. Смотреть со скепсисом на молодых музыкантов — это то же самое, как со скепсисом смотреть на восход солнца. Среди них будут выдающиеся артисты. Сто процентов.

— То есть никакого упадка вы не видите?

— Какие бы времена ни царили, на уровне таланта человека это никак не сказывается. Любые времена, простые или сложные, дают гениев. И подчас жесткая среда рождает гениев больше, чем вполне себе комфортные условия. Я сейчас говорю чудовищные вещи, но это так. Обстоятельства со знаком минус часто мотивируют художников.

— Значит, нас ждет всплеск гениев?

— Да нет, каждая эпоха дает своих гениев, никакого всплеска нет и не было. Сколько их было на душу населения, столько и останется. Во все времена.